Что писал посол Священной Римской империи о Великом Новгороде?
Посол Священной Римской империи Сигизмунд Герберштейн (1486–1566 гг.) посетил Россию с дипломатической миссией дважды — в 1517 и 1526 годах. Ныне его сочинение «Записки о Московии» (Rerum Moscoviticarum Commentarii — прим. ред.) следует считать одним из наиболее полных и достоверных описаний Московского государства XVI века, основанном как на личных впечатлениях, так и на оригинальных исторических источниках. Этот труд содержит разнообразную информацию о внутренней и внешней политике русского государства, его экономическом и культурном развитии, этнографии и географии. Без сомнений, «Записки о Московии» сыграли важную роль в расширении экономических и культурных связей России с Европой. Предоставляем вниманию читателей избранные места из этого произведения:
«…Новгород Великий — самое большое княжество во всей Руссии, на их родном языке он называется Новым городом, то есть, Nova civitas или Novum castrum, ибо всё, что окружено стеной, укреплено тыном или другим способом огорожено, они называют gorod. Это обширный город, посредине которого протекает судоходная река Волхов (Wol-chow), вытекающая почти в двух верстах выше города из озера Ильмень и впадающая в озеро Нево (Neoa), которое теперь по лежащему при нём городу называется Ладогой. Новгород отстоит от Москвы на сто двадцать миль на северо-запад; впрочем, иные насчитывают только сто. От Пскова — на тридцать шесть, от Великих Лук — на сорок, от Ивангорода — на столько же. Некогда, во время процветания этого города, когда он был независим, обширнейшие его земли делились на пять частей; каждая из них не только обращалась со всеми общественными и частными делами к установленному (оrdinarius) и полномочному (competens) в этой части магистрату (magistratus), но и заключать какие бы то ни было сделки и беспрепятственно вершить дела с другими своими гражданами могла исключительно в своей части города, и никому не было позволено в каком бы то ни было деле жаловаться какому-либо иному начальству.
В то время здесь было величайшее торжище всей Руссии, так как туда стекалось отовсюду — из Литвы, Швеции, Дании и из самой Германии — огромное число купцов, и от столь многолюдного стечения разных народов граждане умножали свои богатства и достатки. Даже и в наше время иноземцам позволено иметь там своих торговых представителей (quaestores, Handler) или приказчиков (rationarii, Factores). Владения Новгорода простираются главным образом к востоку и северу, они граничили с Ливонией, Финляндией и почти что с Норвегией (Nordwegia, Nordweder). Когда я доехал до Новгорода в одном и том же возке из самого Аугсбурга, то тамошние купцы усердно просили меня оставить им в вечное воспоминание в их храме возок, в котором я совершил столь долгий путь. Во владении Новгорода находились и восточные княжества: Двинское (Dwina) и Вологодское (Wolochda), а на юге ему принадлежала половина Торжка (недалеко от Твери).
И хотя эти области, полные рек и болот, бесплодны и недостаточно удобны для поселения, тем не менее они приносят много прибыли от своих мехов, мёда, воска и разнообразных рыб. Князей, которые должны были управлять их республикой (Res publica), они поставляли по своему усмотрению и желанию и умножали свою державу, обязывая себе всевозможными способами соседние народы и заставляя их защищать себя за жалованье наподобие наёмников (tam-quam auctoramento quodam proposito).
Следствием союза с этими народами, помощью которых новгородцы пользовались для сохранения своей республики, и было, что московиты похвалялись, будто имеют там своих наместников (praesides, fьrgesetzte Obrigkhaiten), а литовцы, в свою очередь, утверждали, что новгородцы их данники.
В то время, как этим княжеством управлял по своей воле архиепископ, на них напал московский князь Иоанн Васильевич и семь лет подряд вёл с ними жестокую войну. Наконец, в ноябре месяце 1477 года по Рождестве Христовом он победил новгородцев в битве на реке Шелони (Scholona) и, принудив их на определённых условиях подчиниться его власти, поставил от своего имени наместника (praefectus) над городом. Но, считая, что он ещё не располагает полной властью над ними, и понимая, что не может достигнуть этого без войны, он явился в Новгород под благочестивым предлогом, желая будто бы удержать новгородцев, которые якобы собирались отпасть от русского закона (в латинство); пользуясь таким поводом, он занял Новгород и обратил его в рабство.
Он отнял всё имущество у архиепископа, граждан, купцов и иноземцев и, как сообщали некоторые писатели, отвёз оттуда в Москву триста повозок, нагруженных золотом, серебром и драгоценными камнями. Я тщательно расспрашивал в Москве об этом и узнал, что повозок с добычей увезено было оттуда гораздо больше. Да это и неудивительно, ибо по взятии города он увёз с собой в Москву архиепископа и всех более богатых и влиятельных лиц, послав в их владения как в новые места обитания (coloniae) своих подданных. Поэтому с их имений, кроме обыкновенных доходов, он взимает ежегодно в казну очень большую пошлину. И от архиепископских доходов он представил только малую долю назначенному им самим епископу, по смерти которого епископская кафедра долго пустовала. Наконец, после усиленных просьб граждан и подданных не лишать их епископа навсегда, он в нашу бытность там назначил нового.
Некогда новгородцы поклонялись и воздавали особые почести некоему идолу по имени Перун, стоявшему на том месте, где ныне находится монастырь, называемый от этого идола Перунским (Perunzki). Затем, по принятии крещения, они опрокинули его и сбросили в реку Волхов; говорят, будто он поплыл тогда против течения, а около моста слышали голос: «Вот вам, новгородцы, на память обо мне» — и вместе с этими словами на мост была выброшена дубинка. И доныне часто случается, что в определённые дни в году раздается Перунов глас, заслышав который, граждане того места тотчас же сбегаются и избивают друг друга палками, отчего возникает столь сильное смятение, что начальнику стоит великих усилий усмирить его. Их летописи повествуют ещё, что однажды, когда новгородцы в течение семи лет подряд были заняты тяжёлой осадой греческого города Корсуня, их женам наскучило отсутствие мужей, в жизни и возвращении которых они вообще уже сомневались, и они вышли замуж за рабов.
Наконец, завоевав город, победители-мужья вернулись с войны, везя с собой медные ворота покорённого города и большой колокол, который мы сами видели в их соборной церкви, рабы же вознамерились силой не пустить в город своих господ, на супругах которых они женились. Тогда господа, возмущённые этим недостойным деянием, отложив по чьему-то совету в сторону оружие, ибо имели дело с рабами, взялись за дубинки и плети; устрашённые этим, рабы обратились в бегство и, удалившись в некое место, которое и поныне ещё называется Хлопигород, то есть, «крепость рабов», стали там защищаться, но потерпели поражение и понесли от господ заслуженную кару. Самый длинный день в Новгороде при летнем солнцестоянии составляет восемнадцать часов и более. Область эта гораздо холоднее, чем даже Московия. Народ там был очень обходительный и честный, но ныне крайне испорчен, чему, вне сомнения, виной московская зараза, занесённая туда заезжими московитами.
Озеро Ильмень, которое в старинных описаниях русских называется Ильмер и которое иные именуют озером Лимидис (Limidis), находится в двух верстах выше Новгорода. В длину оно простирается на двенадцать, в ширину — на восемь немецких миль и, помимо остальных, принимает в себя две знаменитые реки: Ловать и Шелонь. Вытекает же из Ильменя одна река — Волхов, которая протекает через Новгород и через шесть миль впадает в Ладожское озеро. Это последнее простирается в ширину на шестьдесят, а в длину почти на сто миль, имея, впрочем, несколько островов. Из него выливается большая река Нева (Neoa), которая течет на запад и через шесть приблизительно миль впадает в Немецкое море.
…4 апреля мы наконец достигли Великого Новгорода. Итак, от Полоцка до Новгорода мы переезжали через столько болот и рек, что имена и число их не могут привести даже местные жители; тем более, не может упомнить и описать их кто-либо другой. В Новгороде я вздохнул немного свободнее и отдыхал там семь дней. Сам наместник в Вербное воскресенье пригласил меня к обеду и дал мне любезный совет оставить там слуг и лошадей, а в Москву ехать на расставленных (dispositi), или, как они обычно выражаются, почтовых лошадях (postarum equi)…»
Фото автора.
