Inner Emigrant: «Театр – это место, где люди скучают и страдают»

В рамках фестиваля «Царь-Сказка» на сцене театра «Малый» прошла лекция шеф-редактора журнала «Ваш досуг», анонимного театрального критика и блогера, известного под псевдонимом Inner Emigrant. Мы поговорили с ним о проблемах театральной критики, тонкостях блогинга и анонимности.

— Расскажите о ваших впечатлениях от фестиваля.

— Я увидел много детского театра. Мы как раз обсуждали с Надеждой Алексеевой, что детский театр близок к современному, как никакой другой. Дети плохо воспринимают большие истории. Поэтому и иммерсивный, и постдраматические театры во многом выросли из детского театра. Не скажу, что у меня на этом фестивале случились откровения, но он натолкнул на ценную мысль, что успех интерактивных театральных форм может объясняться тем, что мы вступаем в век, когда взрослые люди потеряны в этом мире и потока информации, как дети.

— Какие спектакли запомнились?

— Мне очень понравился «Мой милый кролик, моя трепетная лань». Если бы я вручал премию, то отдал бы ее этому спектаклю. В тот же день был тоже французский «Красный шарик» с геометрическими фигурами, но там слишком много морализма: «не разводитесь, живите вместе, иначе ребенок зависнет над пропастью». Не очень понимаю, зачем ребенку в голове нужны такие картинки, особенно если у него дома может быть не все хорошо. В «Трепетной лани» же мне понравился посыл о краткости жизни, о необходимости любить и быть любимым. Дуда Пайва «Золотой Конь» очень понравился. Я никогда не видел живьем его спектаклей. Знающие люди говорят, что это далеко не лучшая его работа, и это немного умерило мой пыл, но все равно запомню этот спектакль.

— Как часто на фестивале вы задавались вопросом «Зачем я здесь?»

— Чем дальше, тем меньше. В первые пару дней я ходил в голове с этим вопросом, думал, почему я сюда приехал. Прежде я никогда слышал про этот фестиваль и, когда меня сюда пригласили, глядя на название, подумал, что вот так бесславно закончил карьеру. Но потом я изучил программу и понял, что это будет очень интересно. Из-за разных причин у меня нет возможности смотреть еще и детский театр, а здесь был мировой театр из разных уголков, в разных жанрах. Думаю, самый первый спектакль театра ZebraDans очень помог понять мне, зачем я здесь. Из всего пластического на фестивале их форма была мне ближе всего. Это, конечно, банальность, но я считаю, что на хорошем детском спектакле взрослым тоже интересно. Может, я ошибаюсь, мне многие говорят, что тяжело сделать интересный спектакль для двухлетних детей таким, чтобы его оценили взрослые. Но на фестивале я увидел, что это возможно.

— В чем для вас разница между театральной критикой и театральной журналистикой?

— Это очень просто. Театральная критика выявляет тенденции, оценивает, анализирует, разбирает, дает аналитику. Журналист освещает, что происходит. Он отвечает на вопрос, почему же я должен купить билет в театр? Здесь журналист занимается пересказыванием спектакля. А вот блогинг не является профессией, блогер может быть критиком, журналист может быть блогером, исследователь может быть блогером. И я очень хочу, чтобы критики начали форматы блога осваивать активнее. Пока побеждает журналист.

— Не кажется ли вам, что журналистики в медиапространстве больше?

— Безусловно, ведь журналистика сопряжена с битвой за внимание. Журналист должен написать читаемый текст, принести просмотры изданию. В этом его задача. Журналистов всегда будет лучше видно, поскольку в этом их работа — быть на виду.

— Чего не хватает театральной критике?

— Открытости. Самая большая проблема в критике – это открытость. Сообщество критиков очень замкнутое. Сегодня на лекции я почувствовал, будто пришел махать саблей перед ордой. В зале были единицы на моей стороне, но все равно создавалось ощущение, что это очень замкнутое сообщество. Мне кажется, что эта замкнутость в конечном счете и вредит самой критике. Я смотрю на тех, кто сегодня мне оппонировал в конце лекции, и понимаю, что они живут в мире, где их якобы читают. Но их не читают. И это им надо понять. Я бы на их месте открывался, начал бы вести блоги. Например, в авторитетном журнале «Театр.» есть раздел «блог», но он на сайте? Зачем нужен раздел на сайте, если можно сделать блог отдельно?

— Но кинорецензии же как-то адаптировались?

— В кино другая ситуация, там рецензии читают очень активно.

— Даже когда это не завлекательная рецензия, а серьезный аналитический текст?

— С кино ситуация принципиально иная, потому что кино доступнее театра. Я могу пойти в кинотеатр в любом городе, в любой стране. Я могу никуда не ходить, подождать полтора месяца, дождаться, когда фильм выйдет онлайн, и увидеть его. Из-за этого про кино читают больше. У нас на портале есть разделы «театр» и «кино», и я по цифрам вижу, что в кино просмотры выше. Про самый проходной фильм всегда будут читать в несколько раз лучше, чем про самый хороший спектакль.

— Даже про авторское кино и артхаус?

— Все равно просмотров больше, чем у театра. Про авторское кино писать, к слову, гораздо перспективнее, интереснее, чем про мейнстрим, потому что очень мало людей читают о «Мстителях» и «Шазаме». Их обсуждают, смотрят YouTube-блогеров, которые рассказывают на живых эмоциях, тексты здесь не нужны. Людям, которые любят почитать буквы, авторское кино ближе. По этой причине мы каждую неделю на портале пишем про второй по значимости фильм. И это секрет нашего успеха.

— Мы недавно говорили с театральным критиком Еленой Иосифовной Горфункель…

— Очень люблю ее!

— …мы спросили ее, что такое есть у театра, чего никогда не будет у кинематографа. Она ответила, что у театра есть личный контакт зрителя с актером. Тем не менее, в кино тоже есть слом четвертой стены. Есть проекты, где можно влиять онлайн на сюжет. Фильм «Потерянный в Лондоне» снимали и сразу транслировали в кинотеатры в прямом эфире. Спектакли тоже транслируют онлайн. Так что же такое есть у театра, чего никогда не будет у кинематографа?

— Непростой вопрос. Я согласен с Еленой Иосифовной. Мне кажется, принципиальная разница в том, что происходит контакт не только произведения искусства со зрителем, но и зрителя с произведением искусства. Есть прямое влияние зрительного зала. Я вообще думаю, что сейчас наступил такой повышенный спрос на театр из-за того, что театр очень сложно цензурировать. Актер добавляет интонацию, произносит «неладно что-то в Датском государстве», добавляет интонационно что-то в стиле «вы же понимаете, о чем я», и зал все понимает. Обратная отдача – это театр.

— Даже при условии вышеупомянутого спроса на театр у авторского кино просмотров все равно будет больше?

— Да, театр — очень недоступная форма искусства, элитарная, требует образования и начитанности. Если не требует, и мы говорим про какой-нибудь интертеймент в стиле Бродвея, то я не думаю, что это театр. Мы недавно шутили, что театр – это место, где люди скучают и страдают. Если они веселятся и радуются, то это уже что-то другое. Для развлечения есть другие форматы. Есть стендап-шоу, например. Кстати, тоже почти театр.

— Спектакль «Пинг» был близко к жанру стендапа.

— Эстер прекрасная! Я с ней очень подружился, поэтому мне сложно говорить о ее спектакле. А он мне очень не понравился.

— Почему?

— Он спекулятивный, там очень меланхолично-сентиментальная история. Эстер обворожительная, но я не увидел там импровизации. Может, это из-за перевода, текста было много, зал не понимал, а энергия зала важна. Может, поэтому ничего не случилось, но я очень ждал этот спектакль.

— Не кажется ли вам, что критика застряла в бесконечном перемалывании метафор на несколько абзацев, тогда как можно бы было зайти на территорию наук: психологии, философии?

— Не мне рассуждать о краткости, но это действительно проблема критики. Я сегодня на лекции, наверное, разозлил многих театроведов, но они сами говорят, что в постдраматическом театре важна не столько драма, сколько иные художественные решения — музыка, свет, декорации, существование исполнителей. При этом критик не изучает психотерапевтические практики, не изучает музыку. Так в чем его инструмент в оценке современных спектаклей? Но я всегда за емкость. Сам растекаюсь мыслью по древу, поэтому восхищаюсь людьми, которые могут четко формулировать. Лишь бы не в ущерб точности. Точность нужна. Если точность требует, чтобы человек рисовал картину на три абзаца, то придется ее рисовать. Чем картина ярче, тем лучше, и тем ближе ты к победе в войне за внимание. У меня вообще есть радикальная мысль, что в тех условиях, в которых наш театр существует сегодня ему не нужна критика, нужна хвалитика. В театрах ставится по 25 спектаклей в месяц, найти что-то хорошее среди них – большая проблема. Да и наше государство, к сожалению, делает все, чтобы театр хороший не существовал. Поэтому я тут скорее за конструктив.

— Не приведет ли это к тому, что аналитический аспект уйдет?

— Я не считаю, что оценка вообще как-то влияет на аналитику. Есть разные люди, не бывает объективно хорошего. Это единственное, в чем я не согласен с критикой в корне. Они считают, что существует некий объективный уровень хорошего спектакля. Но его нет. Есть разный зритель, с разным образованием, разной насмотренностью. Допустим, мне плохо на мюзикле «Монте-Кристо», но я точно знаю людей, которым там будет хорошо. Если критика про спектакль «Шоу пошло не так» будет писать, что это для людей, которые любят сериал про Букиных, то это одновременно и критика, и попадание в нужную целевую аудиторию. Критики же не понимают свою целевую аудиторию, не знают, для кого пишут. Они раньше говорили, что пишут авторам, но авторы сегодня очень мало их читают, потому что авторам всегда интереснее зритель и его восприятие.

— На лекции вы говорили, что сцена – это экран, а зритель уже не хочет просто сидеть и смотреть в экран. Не кажется ли вам, что если перед театром стоит задача сделать «лишь бы не так, как было раньше», то теряется суть, а режиссер гонится за целью озадачить зрителя посильнее?

— Это отличает хороший театр от плохого в моем понимании. Это про качество сделанного. Если ты делаешь «модное» самоцелью, то это не про театр. В театре всегда должно быть яркое художественное видение, должен быть посыл. Если ты просто хочешь делать модно, то начинаешь напоминать девушек из инстаграма, которые копируют фотомоделей, занимают те же позы, используют тот же макияж, но выглядят при этом очень жалко.

— На лекции вы упомянули про критику, которая образовывает зрителя. Возможен ли образовательный театр в контексте идеи Брехта?

— Я практически уверен, что все может образовывать человека, если он хочет образовываться. Если не хочет, то любые попытки тщетны. Я против насилия даже в «благородных» целях. Потому что за ним последует противоборствующее насилие.

— Но на лекции вы сказали, что похожая идея «все испортила».

— Идея не была оспорена. Во многом на этой идее устроена позитивистская теория прогресса человечества. Если говорить о театре, я уверен, что театр может образовывать, но это все зависит от желания зрителя. В сам по себе «образовательный театр» я не верю, у театра нет функции воспитывать, образовывать, быть хорошим, полезным или милым. Я здесь разделяю позицию Томаса Остермайера о том, что театр – это место где люди, должны наблюдать порок. Узнавать чужую индивидуальность, что может быть интереснее? Если вы обратите внимание на наших глянцевых звезд, то это всегда в хорошем или плохом смысле ненормальные люди. Норме всегда интересно смотреть на не норму.

— Блог отнимает у вас много времени?

— Много, раньше отнимал все время. Это как работа.

— Он приносит какой-то доход?

— Нет, театральный блог никогда не может приносить деньги никому. Если кто-то хочет, чтобы блог приносил деньги, надо писать про компьютерные игры, про машины. Максимум, что бывает: театр тебе покажет бесплатное искусство. Если кто-то готов писать о театре ради бесплатных билетов, то это имеет смысл.

— И рекламу не продаете?

— У меня другая история, я ведь ушел в медиа. Поэтому сейчас уже ничего не продаю. А так у любого театрального блога очень маленькие цифры для рекламодателей. Даже если ты приходишь к рекламодателю и говоришь, что у меня есть десять тысяч человек, но зато они с определенным доходом и образованием, рекламодатели все равно говорят, что десять тысяч – это даже не двести. Я приложил много усилий, чтобы эту систему менять, но в конечном итоге приманили большие возможности.

— Можно ли сохранить анонимность в современном обществе?

— Анонимность сохранить очень легко, потому что мы сейчас имеем дело с аватарами. Если у вас на аватаре стоит солнышко, то мы с вами будем переписываться и общаться в определенной интонации. Если вы на аватар поставите африканскую маску, то моя интонация поменяется. Анонимность сохранить довольно легко, особенно в театре, потому что он никому неинтересен. Даже если кто-то вскроет мою личность, я все равно останусь анонимом, потому что изменится только аватар, на экране появится мое лицо. Но я так же останусь для людей загадкой. Я с такой идеей и заходил на фейсбук, что мои тексты может писать кто угодно. Их может писать ведущий театровед или же абсолютный неуч, бездарь или радикал. Их может писать даже нейросеть. Мне хотелось проверить, может ли сегодня человеку мысль быть важнее того, кто ее высказывает. Обычно же начинается, как сегодня было на лекции: «Ну-ка объясни мне, почему я должен тебя слушать?» Мне хотелось понять, могут ли люди слушать само послание, а не думать о том, кто его произносит. Оказалось, что это привлекает еще больше внимания. Очень многие люди писали мне, что стали читать только из-за того, что стремятся разгадать личность. Это несколько обидно слышать, но если им весело – пусть.

На лекции, которую Inner Emigrant прочитал в Великом Новгороде

— Но все-таки тексты двух разных людей можно будет отличить по стилю.

— Человек с филологическим образованием мимикрирует под любой стиль.

— Все же блогеров между собой легче различать, чем критиков. Иногда смотришь на рецензии профессионалов и видишь там один похожий текст. Однако если заглянуть в блог к Виктору Вилисову, то ясно, что пишет именно он.

— Важно понять, что в формате блога есть ребенок, который встал на табуретку. Я повторяю с первого дня, что блог всегда про невоспитанное эго. Мы сейчас все потребители информации. А когда ты начинаешь делать контент, тебе приходится вставать на эту табуретку. Дальше вопрос: к чему ты привлекаешь внимание? Например, ты можешь встать и попросить сходить людей в театр. Критики пишут чаще всего для тех, кто уже сходил на спектакль. Витя и я делаем это для людей, которые в театре возможно не были никогда. Витя делает это в большей степени, переходя в своей попытке оказаться в центре внимания все возможные грани, я – в меньшей. Наша с ним разница в том, что я стараюсь писать принципиально только хорошее. Я считаю, что если ничего хорошего сказать не могу, то это либо я что-то не понял, либо это вообще не стоит внимания тех людей, для которых я это пишу. Зачем я буду рассказывать им про плохое, если могу про хорошее? Тратить их время? Время же — самый ценный ресурс в жизни.

— Но чем тогда критик отличается от блогера на табуретке? У него может быть своя колонка, под текстом стоит его фамилия.

— Важен формат и то, как он пишет. Я повторюсь: блогер — не профессия. Так называются люди, которые пишут в блог. Мы же не считаем пассажиров автобуса профессией. Поэтому критики от блогера не просто не отличается, он им может быть. Например, Алексей Киселев. Я сначала даже не знал, что он критик, а потом не знал, что он блогер. У него есть аккаунт в твиттере, где он в сто сорок знаков пишет рецензию на спектакль. Я считаю, что это лучший формат в театральном блогинге. А формат блога удобнее тем, что к нему выше доверие, потому что мы воспринимаемся, как обычные зрители. Мы переживаем спектакль, выходим и говорим: «Ребята, мы обычные живые люди, все проверили на себе». Блогер всегда идет за аудиторией. Я написал про иммерсивный театр и понимаю, что на следующий день должен написать про драматический, а потом про оперный спектакль. Если не хочешь выглядеть человеком, который не замечает реальности и живет в театральном зале, то надо менять хотя бы формат того, о чем пишешь, чтобы это было интересно. Плюс тогда люди расширят свои горизонты и возможно выйдут за пределы своего пузыря комфорта.

«Мой милый кролик, моя трепетная лань» театра «AIAIAI» из Ренна

— Почему вы решили писать инкогнито?

— Это была глупая история. В какой-то момент фейсбук меня травмировал, и я просто ушел в тень. Использовал анонимный аккаунт, чтобы не сидеть в фейсбуке, но оставаться в медиапространстве. Я не читаю периодику, все новости узнаю из фейсбука — это лучшая привычка в моей жизни. В один момент я нашел себя проснувшимся утром с большой аудиторией из людей, которым театр условно интересен. И тут я понял, что могу конвертировать интерес к моему аккаунту в интерес к театру.

— Анонимность помогает избежать ситуации с лояльностью критика к определенному автору?

— Блогеры тоже лояльны.

— Но вы анонимны! Если не раскрыть лояльность, то люди не узнают.

— Блог отличается от критики тем, что критик маскирует свои вкусы, а блогер – нет. Блогер обязан их обозначить. Я тоже лояльный. И Витя очень лояльный. Есть определенные люди, которым мы простим ошибку, даже если они сделают что-то не так. Просто эти люди у нас разные.

— Значит, у блогера личность впереди?

— Не всегда это так. Есть люди, которые говорят: «Эй, посмотри на меня! Делай как я, иди в театр». Есть люди, которые говорят: «Эй, ты любишь театр? Смотри, какой я модный, тоже хожу в театр, делай как я». Первые блогеры, на мой взгляд, очень самоотверженные. Блог подразумевает, что ты можешь писать обо всем. Эти люди могли бы писать о более выгодных для себя вещах. Но они бесплатно и самоотверженно выбирают другой путь.

— Есть ли плюсы в анонимности?

— Я не люблю элитарность и все пафосное. Выходя из Большого театра, я хочу пойти и съесть хот-дог, и чтобы никто это не видел. Помню еще ситуацию, когда я смотрел по три спектакля в день и уснул на спектакле. Меня боялись будить, чтобы я не вскрикнул. Если бы люди знали тогда, что это я сплю на спектакле, то это бы понизило доверие. Ведь люди очень чувствительны к таким вещам, особенно в нашей стране. У нас люди довольно ленивы, поэтому любой, кто делает что-то много, долго и, быть может, хорошо, вызывает отторжение, желание найти в нем недостатки. Мы вообще очень любим ненавидеть. Особенно то, что не можем повторить. Обратите внимание, как много людей у нас ненавидят заграницу. При этом 80 процентов людей не имеют даже загранпаспорта. Ненавидят, так как не могут туда попасть. С театром похожая история, ведь люди не могут туда попасть. Меня приглашают в театр бесплатно, и я хвалю «Иранскую конференцию» бесплатно. А люди платят по 10-15 тысяч за этот спектакль. Поэтому я тоже становлюсь объектом ненависти, и это неизбежно. Анонимность меня от этих людей защищает. У критиков есть позиция, что неважно, как ты оказался на спектакле: по аккредитации или за деньги. Критик не изменит своей оценки. Я же всегда сижу и думаю, что бы было, если бы я сам заплатил 10-15 тысяч? Иногда, к слову, плачу. Конечно, это пустые мысли, потому что для одного человека 15 тысяч – небольшая сумма, для другого – месячный бюджет. Но я всегда всем говорю, что спектакль должен стоить столько, сколько человек может за него заплатить.

— Театр становится роскошью?

— Очень часто. Почему в небольших городах вроде Новгорода детские театры превалируют над взрослыми? Потому что для взрослых сходить в театр – роскошь, а роскошью всегда балуют детей. Детские театры чуть дешевле, в них легче собрать аудиторию. Можно привести классы, детские сады, на этом можно получить финансирование. Если представить ситуацию, где я должен заполнить зал взрослого драматического театра в небольшом городе, то ситуация безвыходная. Ты не можешь заполнять зал постоянно, я не представляю, как это делать.

Фото: Марина Воробьева и предоставленные пресс-службой фестиваля

← Научную конференцию в НовГУ посвятили памяти о Великой Отечественной войне