Цирк, в котором страшно
Колонку эту я сел писать на самом деле недели три назад. Просто как открыл кучу публикаций в интернете, так и, простите за неуклюжий каламбур, так и сел… Слишком много информации, слишком много противоречивых выводов, надо было разобраться. Не описывать же свои банальные эмоции от увиденного.
То что бойня в Донбассе превратилась в он-лайн шоу ясно любому, севшему за монитор или включившему телевизор. Нет, история, конечно, знала вооруженные конфликты и по циничнее и по кровавее, но нынешняя гражданская война на Украине стала беспрецедентной.
Беспрецедентной по количеству фотографий людских тел, расчлененных снарядами и тесаками убийц, свежего, буквально минутной давности, контента с полей сражений, человеческой боли в соцсетях, незамечаемой в упор жителями тех стран, где господствует мировоззрение продуцированное США. В своей прошлой колонке «Молчание хомячков», я уже отметил тот факт, что эта близорукость и синдром каменного сердца стали следствием жизни в потребительском обществе.
Но, следуя гегелевскому классическому тезису о единстве и борьбе противоположностей, возникает следующий вывод: если западное общество потеряло способность к эмпатии (человеческому сопереживанию), и по-прежнему является потребительским, то активный спрос господ-консументов на визуальную жестокость объясним. Причем объясним просто.
Все происходит по той же причине, по которой отупевающий от работы и бытовой рутины особь мужеска или женска пола с удовольствием смотрит фильмы ужасов — они хоть немного гальванизируют медленно умирающего внутреннего человека. Есть, не удивляйтесь, и такой — это наша на самом деле бессмертная душа.
Соцсети и публикуемые в сети картины жестокости дали впервые, повторюсь, эффект массового максимального вовлечения зрителя в происходящее с риском, ну разве что для психики. Вообще социальные сети — при всей их полезности и необходимости как связующего звена для современного общества — опять же западная новация, продукт, технология.
Такая же, кстати, как феномен гладиаторского боя — шоу ужасов древнего мира. Также с плебеи с верхних рядов и патриции с нижних в Риме наблюдали за очередным боем не на жизнь, а на смерть на арене античного цирка. И Колизей был не только местом жестоких развлечений, но и социальной площадкой. Чувствуете аналогию?
Мой любимый Гай Светоний Транквилл в «Жизни двенадцати цезарей» описывал отношение к гладиаторским играм императора Клавдия — не самого, кстати, жестокого из повелителей Рима: «На гладиаторских играх, своих или чужих, он всякий раз приказывал добивать даже тех, кто упал случайно, особенно же ретиариев: ему хотелось посмотреть в лицо умирающим». Для справки: (лат. retiarius — «боец с сетью»). Это желание «посмотреть в лицо умирающим» — основа современных медиа и общества, их темная сторона.
Вообще-то, поступок императора осуждали даже его современники — ведь было принято, что судьбу проигравшего гладиатора решали демократично, голосованием, поднимая руку или опуская большой палец вниз.
P.S. Ну а это уже голосование актуальное. Самое неприятное даже не то, что из человеческой трагедии, пусть даже презренного карателя, делают шоу. А то, что судить предлагают анонимно.
Нас много — 4999. А когда зрителей-присяжных много — не так предосудительно для личной морали внутреннего человека выносить приговор.
