Книги во всем виноваты
Стоя у полки с книгами ловишь себя на мысли, что ты в супермаркете. И мысли-то нехорошие, мрачные. Даже если стоишь ты не в библиотеке, а у себя дома. Аналогия с магазином забитым жоревом полная.
Тут тебе и классики (Пушкин, Дюма, Аксаков), и современники (Пелевин, Липскеров), и научпоп (классная книжка «Вулканы и вулканизм»), и что-нибудь поувесистее, чтоб «мозгами пожевать» (Лотман, Сорокин, который не Владимир-писатель, а тот что Питирим-социолог).
Книги на все вкусы. И стоишь, мучаешься, не имея сил сделать выбор. Вроде всё интересно. Но и ничего не хочется читать. Потому что… Пушкина все знают, Пелевина слишком много читал в свое время, к вулканам как-то равнодушен сегодня, а Питирим Сорокин слишком сложен, если щеки не надувать, а быть самим собой…
И никто не поможет. Это не магазин, где окрик продавщицы в колбасном отделе: «Ну, мужчина, что выбрали?» заставляет покупать. Здесь тихо. Только кошка трется у ног, намекая на обед. В детстве такого не наблюдалось – все книги были интересны, в магазинах колбасу продавали только двух сортов.
Неужели моё привередливое отношение к литературе – возрастное? Или все-таки дело в том, что от обилия альтернатив мы в какой-то момент начинаем, пусть на время, теряться?
Так ведь было не всегда – мир меняется. Стали читать меньше. А писать больше, и хуже. Писать хуже из-за того, что меньше читают. И обратный процесс идет: читают меньше, потому что хуже пишут.
А может и надо читать меньше? Вот в средние века вообще книги к полкам приковывали – вон как народ к литературе тянулся. Читали мало, а книги любили до самозабвения, до костра и ямы в тюрьме.
Да и в книгах ли дело? Недавно мне пришла мысль, что вообще слово как-то от книг не зависит. Мысль эта пришла на постоянной выставке, которая располагается в новгородском просветительском центре «Сретение в Антонове». В зале развешаны фотокопии средневековых миниатюр, даже столик монастырского писца оборудован. И идя от него в обратном хронологическом порядке вдоль стены я увидел: страницы старопечатных книг, экспозицию посвященную первопечатнику Ивану Федорову, рукописные книги, берестяные грамоты, Новгородскую псалтырь на воске… А дальше..? А дальше по инерции должны быть еще какие-то книги. Но их не было! Лишь репродукция картины какого-то художника-передвижника «Монастырский летописец».
И понял я, что книги были и до станка, изобретенного Иоганном Гутенбергом, и до псалтыри на воске, и даже раньше – в устах сказителей. И даже раньше – в мыслях первопредков. И даже раньше – в артефактах природы, разлитые невидимым кодом в ДНК, в частицах вплоть до кварк-глюонной плазмы и струн. Может, в том числе, это имелось ввиду богословами, когда утверждали «И слово было Бог»?
Но вернемся в наше время. Проблема «как не потонуть в море информации», из которой и вытекает проблема выбора книги, на самом деле решается просто – лодкой и маяком. То есть хорошей образовательной базой, просто не дающей права читать плохие книги, и идейными ориентирами.
Фото Дмитрия Ефимова
